МХАТ им. ЧЕХОВА
В
Театре-студии под руководством Олега Табакова заканчиваются репетиции
спектакля Миндаугаса Карбаускиса «Рассказ о семи повешенных»
по одноименному рассказу Леонида Андреева. Накануне премьеры
с Карбаускисом — одним из самых талантливых режиссеров нового
поколения — встретилась и поговорила специально для «Газеты» Ольга
Романцова.
— Чем вас заинтересовал рассказ Леонида Андреева?
— Когда к чему-то прикасаюсь: к музыке, литературе или кино, я сразу чувствую, волнует это меня или нет.
— Бывает так, что вам предлагают поставить какую-нибудь пьесу, а вы отказываетесь?
— Бывает. Не хотелось бы отказывать, но работа — это кусок жизни, и прежде чем взяться за нее, я думаю, как я его проживу.
— Выбирая пьесу, вы понимаете, понравится она зрителям или нет? Учитываете их вкусы?
—
Режиссер ставит спектакль для зрителей, а не для себя. Но при этом
он может выбирать разные цели. Например, я не пытаюсь понравиться всем
без исключения.
— Почему вы ни разу не пытались ставить спектакли в антрепризе?
—
Не понимаю, почему я должен стремиться работать в антрепризе, особенно
если нет никакого повода? Театр под руководством Олега Табакова мне
создает все условия для работы и обеспечивает мою жизнь.
— Вас не зовут на постановки в другие театры?
—
Мне редко предлагают работу в других театрах. Когда мы показывали
в Нижнем Новгороде спектакль «Когда я умирала», ко мне подошел директор
театра и попросил, чтобы я что-нибудь поставил с его артистами. Они
покинули зал сразу же после первого акта. Получилась абсурдная
ситуация. Мне предлагали что-нибудь поставить в Санкт-Петербурге. Там
более близкий мне ритм жизни, совершенно иной, чем
московский. Наверное, попробую.
— Почему у вас такие грустные спектакли? В них так часто возникает тема смерти…
—
Мои спектакли о жизни, у меня нет спектаклей о смерти. Они бывают
грустными, но в жизни всегда есть место для грусти. Иногда зрителям
полезно немного погрустить.
— Вам никогда не хотелось поставить комедию?
—
Я никогда не задумывался о том, ставить мне трагедии или
комедии. Вы задаете странные вопросы: то - почему я не иду
в антрепризу, то - почему не ставлю комедии. ..
— Режиссер должен понимать, что происходит в стране, что люди читают, смотрят по телевизору? Или это абсолютно неважно?
—
Важно чувствовать ритм жизни и понимать менталитет людей, которые
пойдут на твой спектакль. А с телевизором бороться бессмысленно.
— Сколько спектаклей в год нужно ставить?
—
Не знаю. Можно поставить три спектакля и вообще расхотеть заниматься
режиссурой. Это не формальный процесс. Я каждый раз начинаю все с нуля.
Кого-то приходится приглашать, в каждой работе меняется художник?
Я не избалован постоянной командой.
— Как вы выбираете актеров?
—
По-разному. Бывает, что не только режиссер выбирает актеров, но и актер
выбирает режиссера. Просто иногда чувствуешь, что этот актер может
и хочет работать. Для этого есть формальные пути и неформальные,
какие-то разговоры, намеки.
— Когда вы начинаете готовиться к новой постановке?
—
Обычно я начинаю готовиться за год, а репетировать стараюсь недолго,
месяца три. Чтобы работа не стала твоей кухней, домом. Встреча
с артистами должна быть не очень долгой, чтобы мы не уставали друг
от друга.
— А если работать нерегулярно, то как зарабатывать на жизнь?
— До сих пор я не поставил ни одного спектакля ради заработка. Да и вообще в Россию приехал не за заработками.
— Выходит, вы ставите спектакли потому, что вам нравится заниматься театром?
—
Разве взрослый человек может что-то делать только потому, что это ему
нравится? Это же глупость. Если чувствуешь, что твоя работа кому-нибудь
нужна, если ты кому-то полезен, значит, и надо ею заниматься. А как
иначе? Тебе нравится чем-то заниматься, а твоя работа никому не нужна?
Мне хотелось учиться у Петра Наумовича. Для этого нужно было поступить
на режиссерский факультет, и я поступил. На этом всякие «хочу —
не хочу» заканчиваются. Я занимаюсь режиссурой, потому что меня
приглашают ставить спектакли.
— Генриетта Яновская говорит, что
режиссер — это не тот человек, который ставит спектакли, а тот, что
создает на сцене целую вселенную.
— У нее романтический взгляд на профессию.
— А вы не романтик?
— Без романтики в нашей профессии нечего делать… Когда как. Временами романтик, временами не очень.
— Почему критики довольно быстро перестали называть вас учеником Петра Фоменко?
—
Я ученик мастерской Петра Наумовича Фоменко. Там очень много педагогов:
Сюзанна Павловна Серова, Сергей Васильевич Женовач, Евгений Борисович
Каменькович, Ольга Васильевна Фирсова. Петр Наумович — наш генерал.
Каждый из учеников получает информацию через того педагога, которого
он выбирает себе близким и ведущим. Ученики Фоменко — это клише.
— Восстанавливая «Гедду Габлер» в «Мастерской Петра Фоменко», вы работали как приглашенный режиссер?
— Как заблудший. Я остался недоволен этим спектаклем. Попал в совсем другую систему координат.
— Вы ставите очень традиционные спектакли. Вам не хочется поэкспериментировать, поменять их внешнюю форму?
—
Я не рассматриваю спектакли по внешним признакам, не думаю о том,
традиционный он или нет. Меня не интересует вопрос внешнего формата,
по-моему, все это очень условно. Если в спектакле нет жизни, какая
разница, традиционный он или нет? Когда понадобится проекция, чтобы
добиться неожиданных эмоций и чтобы что-то рассказать, прибегнем
к проекциям. Но пока я спокойно без них обходился. Я же не дизайнер
театра. И работаю не для формы, а для содержания.
— Вам не предлагали поставить оперу?
—
Нет, я не очень разбираюсь в музыке, думаю, что мне не придется ставить
опер. Хотя, может быть, мне нужно поставить оперу именно потому, что
я не разбираюсь в музыке. Но когда мне предлагают что-то поставить,
меня такой страх берет: я вообще не представляю, как это сделать.
Только в конце работы я понимаю, что спектакль поставлен. Хотя
полностью он никогда не бывает готов, он просто уходит к зрителям
и к актерам. После премьеры еще идет какая-то работа, какое-то время
еще следишь за ним, что-то делаешь. Хотя, что значит: спектакль готов?
Когда он помер — тогда и готов.
— Жалко, когда спектакль умирает?
—
Раз он уже начал разваливаться и погибать, его надо закрывать. Я уже
простился с двумя спектаклями. Не надо мучить актеров, не надо жить
прошлым. Лучше думать о новой работе.
— Вы поступили к Фоменко в 90-х годах. За это время жизнь в России сильно изменилась?
—
Весь мир изменился. Это только в Советском Союзе казалось, что у нас
чего-то нет. Или что у нас что-то будет, или что только у нас что-то
изменилось. Меняется весь мир. Везде происходит одно и то же. И у всех
одни и те же проблемы.
— Почему вы работаете в России?
—
Потому что я здесь нужен. А что мне делать, ехать в Литву? Зачем
я тогда оттуда уезжал? Всегда, перед тем как возвращаться, надо
задуматься о том, почему ты уехал. Если человек хочет вернуться к своей
первой жене, проще задуматься, почему от нее ушел. Конечно, в трудную
минуту можно вернуться к чему угодно, но все равно лучше задуматься.
— Как вы относитесь к новой драме?
— Что такое новая драма? И чья это драма? Человека? Тогда она не может быть новой. По-моему.
— Вы уже знаете, что будете делать через год?
—
Пока не знаю, может быть, что-то и запланирую. Мне хочется назло нашему
сумасшедшему ритму, буквально назло времени не изматываться, сохранить
ощущение свежести в работе. Строю свою жизнь так, чтобы не надо было
что-то специально делать, а можно было подождать, пока все придет само.
Миндаугас Карбаускис родился в 1972 году в Литве. Окончил в 2001 году
режиссерский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). Поставил
в Театре под руководством Олега Табакова спектакли «Долгий
рождественский обед» Торнтона Уайлдера, «Лицедей» Томаса Бернхардта,
«Синхрон» Томаса Хюрлимана, «Когда я умирала» Уильяма Фолкнера; в МХТ
им. Чехова — спектакли «Копенгаген» Майкла Фрейна, «Старосветские
помещики» по Гоголю, «Дядя Ваня» Чехова; в «Мастерской Петра Фоменко» —
спектакль «Гедда Габлер». Лауреат премий «Золотая маска» и премии
им. К. С. Станиславского.
|
